Голубое, с ровным прозрачно-глубоким лазурным отражением ещё по-летнему зелёной и тёплой листвы, небо с самого утра смотрит в приоткрытое окно. Какая необычная обычная тишина... На западе, там где каждую ночь то и дело мелькали красные, зелёные и белые огоньки заходящих самолётов, сегодня по-прежнему стелется вчерашний полупрозрачный седой туман... дымом уже не пахнет - ветер дует на океан. "Ах, да... Вчера в близнецов врезались два самолёта... Что за кошмарный сегодня был сон", - В шестой раз проснувшись от телефонного звонка, я понял, что это она... Как хорошо, что она позвонила. Только отчего мне по-прежнему так грустно? Бывает, в душе ты уже перешёл какой-то рубеж, пусть слова не те, неправильные, пусть ты ещё по инерции что-то доказываешь, поправляешь, обижаешься и не соглашаешься.. но рубеж пройден, а ты - всё не хочешь в это верить и пытаешься смотреть в другую сторону. Пойду дальше. Пойдём вместе. Кто вообще выдумал это скверное слово любовь? Без него никак? Никак, да? Ну, хорошо. Да и разучился я, знаете ли, не любить.
|
"Together we stand; divided we fall..."
|
Неделя началась с понедельника. В 6:30. Я даже успел сделать зарядку и приготовить завтрак (ну, конечно, яичницу). И на работу не опоздал, чего уже давненько, надо к моему стыду признаться, не было. Вечером я остался доволен тем, что ложусь спать вовремя, что завтра на работу не опоздаю и что всё в этой жизни может быть прекрасно, как и прежде. С этими мыслями я и попытался заснуть - уже лёг и перебирал свои планы, что-то сходилось, что-то не клеилось, чего-то было жаль... Больную ногу крутило так, что через тридцать минут я уже допил весь сок из холодильника, в измождении от ночной уличной духоты плюхнулся на диван, почувствовав на мгновение сладкий ветерок Морфея... но нет, снова нога, снова жара, снова мысли, снова не уснуть...
Утром я, однако, не проспал. Неделя получалась. В 7:45 (на четверть часа раньше графика) я уже вышел из дому и решил по случаю прекрасного чистого утра пройтись до поезда пешком. Отмахав два километра, я уже не замечал прелести утра, но и не ощущал его неприятности. Раскрыл Набокова и углубился в эротические приключения юноши Мартэна... "Однако", - подумал я, захлопывая бестселлер, как тут же у выхода из метро раздались отрывочные фразы негритянки "everybody was like it was a bomb... They thought it was a bomb... bomb... bomb..." - отдавало в узком входе эхо, удалясь вместе со взволнованной женщиной в нутро подземки. Там и утонуло. Я вышел на знакомой до боли Neptune Street, проглотил утренний глоточек голубого неба, нацелил глаза на взляды прохожих (интересно же, что они думают в такой приятный день). А они все смотрели не на меня. Хм, они вообще смотрели в никуда. Я тоже захотел посмотреть в никуда, развернул голову направо и... Я повернул голову ещё раз: "Ни фига себе..." - чувства злорадного любопытства перемешивались с чёрным дымом, который валил с макушки одной из башен-близнецов Международного Торгового Центра. Был он иссиня-чёрный, как вода в нашей речушке по осени, без цвета, просто холодный. И только слегка были видны вырывающиеся язычки пламени. Я решил, что это обыкновенный пожар (нисколько не удивившись огромному количеству зевак на John Street) и развернувшись спиной к событию утра, прямичком заспешил к рабочему офису на 100 William Street. Поднимаясь на лифте вверх, вдруг стало подниматься и неприятное волнующее чувство смутной опасности: мужчина с передёргивающимися скулами рассказывал, как всё тряслось и как он оттуда убегал... Откуда, все поняли без слов. Кто-то брякнул "plain...". Самолёт что ли врезался? Что за вздор! Там бы камня на камне не осталось, если бы он врезался.
В офисе было уныло и пустынно. Я приготовил себе кофе, стал проверять почту. "Наташа, Наташа... не ожидал. Ну и не буду отвечать," - окончательно рассердился я. Из новостей я попытался узнать про пожар. Я всё ещё был уверен в пожаре. Но вдруг стало совершенно ясно, что это самолёт. Скоро их уже оказалось два. Вернее их было уже два, когда я шёл в офис. Раздался толчок. Смутное предчувствие заставило всать с места. Нет, всё спокойно. “А здание всё никак не могут потушить”, - подумал я. Почему-то вспомнилось прошлое лето и пылающее Останкино. Нет, эта точно не упадёт. Такая махина... Я налил вторую чашку кофе - работать так никто и не начал, большинство же из тех немногих кто пришёл в столь “ранний” час на работу просто ушли глазеть на улицу. Или курить. И вдруг - снова толчок. В спине засвербило сильнее. Мы подбежали к окну и... не успев переглянуться или обмолвиться словом, заспешили к выходу. На лестнице уже толпился народ - не пускали к выходу. Кто-то занервничал, кто-то истерически крикнул “откройте!” Кто-то в панике попытался выбежать наверх... Но всё было спокойно и, несмотря на нереальность происходящего, продолжало быть предсказуемо и понятно - сейчас выпустят и побежим отсюда к чёртовой матери... К воде. Там воздух. В здании уже запахло гарью и тут же взвыла сирена. А в голове всё стояла невероятная по своей объёмности и сути происходящего картинка (словно кадры из “Годзилы”): в 700-800 метрах прямо на нас по улочке из-за Бродвея неслась клубами смерть: чёрная, пыльная, - и накрывала убегающих зевак. Мелькала обувь, пятки...
Близнецы.
Они родились в начаде семидесятых - вместе... Вместе они и погибли.
А знаменитый Бруклинский Мост стоит уже второе столетие.
Фотография © Reuters.
Когда мы вышли, на улице не было ничего. Просто люди идут и плачут, просто зола лежит толстым слоем в 2-3 сантиметра на асфальте, на машинах, на головах прохожих. Словно зима... “Ядерная.” - подумалось ещё мне. Потом я услышал, как загомонили непривычные слова: war, nuclear, plain, keep going, bridge, Pentagon... А я шёл и было больно и непонятно. Иногда оглядывались на башню. Одной уже не было. Это она нас выкурила из здания, осыпавшись словно карточный домик. Сотни тысч тонн металла, стекла, людей... Перед глазами стал нависать ужас тех, кого самолёт застиг в офисе, и ужас тех, кто летел им навстречу... Потом рассказывали, что люди прыгали с верхних этажей башни: то ли в отчаянии, то ли случайно срываясь вниз...
Постепенно прохожих охватывал шок. Люди шли огромным потоком через мост. Давки не было. То и дело мы уступали проход спец. машинам. За мостом в город уже никого не пускали. Скоро рухнуло второе здание.
Было не по себе. То ли от дымящегося города в том месте, где глаза привычно искали два белых столбика. То ли от того, что тысячи таких как мы, должно быть, похоронены прямо там, в этом аду. То ли от свей бессильности. То ли от утренней почты. Было не по себе.
Было не по себе весь день. Оказавшись через три часа в своём доме, в Бруклине, я скорее позвонил родителям. У брата был день рожденья, а тут такое... Успокоились. Странно, что будучи практически в самом пекле, я не успел увидеть страха.
Звонили без конца - отвечал бесперерывно. Так и не успев, дойти до душа, я в одних носках вошёл наконец в интернет... Наскоро ответил всем. Сколько же вас много! Моё удивление было нескончаемым: люди писали и писали... Всё новые и новые письма от разных людей. Десятки! Кто-то даже просто стучался в аську и просил позвонить его другу. Но куда позвонишь?! Линии перегружены, телевидение практически не работает (на башне был ретранслятор), транспорт умер. Словно война. Только танков не видно. Так в тылу я и просидел весь день.
Вылез только под вечер - в магазин. Воздух пах палёными пистонами. Дыма уже почти не было, и он всё больше смещался к Гудзону и растворялся над океаном. Бруклин жил прежней жизнью. Только стало непонятно пустыннее.. Наверное из-за замолчавших аэропортов. Говорят, 2000 самолётов были в воздухе, когда им вдруг приказали садиться где-попало, но не в стране свободы. На страну свободы посягнули завистники... Странно, но людям было всё равно, кто и что - им было скорее безумно жаль этих башен, словно у них отняли самое дорогое. Целый день какой-то канал перекручивал безумные кадры. Даже если бы я увидел это по телевизору я не поверил бы. Казалось, что всё неправда. Чем больше был подвиг, тем меньше герой, его совершивший, говорил. Чем сильнее были раны, тем меньше рыдали пострадавшие. И тут в пять вечера вдруг сложилось ещё одно здание - не выдержало после повреждений, полученных от упавших поблизости башен. К вечеру снова стали писать и звонить. Слава богу, все оказались живы. Кто-то рассказывал, как у него было назначено интервью в 9 утра в одной из башен на 53-ем этаже... но его отменили вчера... Кто-то рассказывал мне, что в башне был, но успел убежать... Кто-то рассказывал, что опоздал на работу... Кто-то просто проплакал у телевизора весь вечер... Говорят, кровь люди сдавали даже ночью, стоя в очередях. Комментаторы с трудом сдерживали слёзы и, окончив репортаж, отвернувшись натягивали респиратор и очки. Не знаю как вы... а я проникся уважением к этой нации. Вот только Буш выглядел жалким и ненужным. Мэру я бы поставил памятник. А людей по-человечески жаль... Это, в самом деле, свободная страна, которую строят сами люди и которую вряд ли можно сломить.
|
"Так вот теперь сиди и слушай |
Голубое, с ровным прозрачно-глубоким лазурным отливом ещё по-летнему зелёной и тёплой листвы, небо с самого утра смотрело в приоткрытое окно. Какая необычная обычная тишина... На западе, там где каждую ночь то и дело мелькали красные, зелёные и белые огоньки заходящих самолётов, сегодня по-прежнему стелется вчерашний полупрозрачный седой туман... дымом уже не пахнет - ветер дует на океан. "... Всё таки она меня любит", - в шестой раз выключив трубку телефона, вздохнул я... Как хорошо, что она позвонила.
Только бы не было войны.
То be continued...
А что, вы ждали дотошных объяснений про то, как падала башня?! Я этого тоже ничего ведь не видел - узнал по телевизору. И оценок я давать не хочу - их уже было очень много. 80% американцев хотят войны. Что же... Они не видели Чечни - но было бы глупо повторять ошибки. Давайте лучше просто делать каждый своё дело: воспитывать детей, работать, радоваться жизни. Да и осень уже, - пора погрустить, подумать, а не сходить с ума.
Спасибо всем ещё раз за то, что думали обо мне, писали, волновались спрашивали.
А про лето я ещё напишу (два выпуска вам задолжал) или может.. не хотите? :)
